Замок Смальгольм или иванов вечер

До рассвета поднявшись, коня оседлал
‎Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
‎Он коня, торопясь в Бротерстон

Не с могучим Боклю совокупно спешил
‎На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
‎За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;
‎Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
‎Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,
‎Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
‎Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,
‎Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
‎Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,
‎Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
‎Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,
‎Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул — и паж молодой
‎На условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
‎И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
‎И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
‎Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
‎И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,
‎Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
‎Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,
‎И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
‎На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
‎И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
‎Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь — я за ней по следам
‎На вершину опять побежал, —
О творец, у огня одинокого там
‎Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,
‎И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
‎Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,
‎И порывистый ветер молчал;
И к мая́ку она на свиданье пошла;
‎У мая́ка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): „В полуночный час,
‎Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас;
‎Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь;
‎Он в сраженье забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверь
‎Накануне Иванова дня“.

„Я не властен прийти, я не должен прийти,
‎Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
‎Я пойду… мне товарища нет“.

„О, сомнение прочь! безмятежная ночь
‎Пред великим Ивановым днем
И тиха и темна, и свиданьям она
‎Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,
‎Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
‎Безопасен ты будешь со мной“.

„Пусть собака молчит, часовой не трубит,
‎И трава не слышна под ногой, —
Но священник есть там; он не спит по ночам;
‎Он приход мой узнает ночной“.

„Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
‎Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
‎Будет три дни поминки творить“.

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
‎Он ужасен стоял при огне.
„Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
‎То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:
‎Я приду под защитою мглы“.
Он сказал… и она… я смотрю… уж одна
‎У мая́ка пустынной скалы».

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,
‎И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
‎Он, клянусь небесами, пропал!»

«Показалося мне при блестящем огне:
‎Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
‎Три звезды на щите голубом».

«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
‎Сей полуночный мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
‎Он в могилу зарыт, он мертвец».

«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,
‎И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
‎То был рыцарь Ричард Кольдингам».

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,
‎И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой; он лежит под землей,
‎Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,
‎Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
‎Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;
‎Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
‎Чернецы за его упокой».

Он идет в ворота, он уже на крыльце,
‎Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице,
‎Одиноко-унылая, там

Молодая жена — и тиха, и бледна,
‎И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
‎На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена». —
‎«В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
‎Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежит
‎С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
‎И беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицом
‎И ни слова… ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
‎И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.
‎Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
‎Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный час
‎Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
‎Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…
‎И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
‎Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися», — она говорит.
‎«Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —
‎Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом
‎На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
‎Поминают — и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
‎И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
‎Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы;
‎Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но ты
‎Заклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,
‎Вопросила: "Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли иль нет?..
‎Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь, —
‎То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь, —
‎Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
‎Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,
‎И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:
‎Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку она
‎Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:
‎И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
‎И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?
‎Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
‎То его молодая жена.