В давнишние времена, когда на земле творились чудеса и безгрешных людей было больше, чем грешных, жил-был знаменитый охотник Овчи-Пирим. Все свое время проводил он на охоте за дикими зверями, за птицами и другими животными.
Однажды, будучи на охоте, Овчи -Пирим увидел на недалеком от себя расстоянии двух скрещивающихся змей. Одна из них-самец-черная, безобразная и отвратительная, а в другой, о, ужас!-он тотчас же узнал красавицу, дочь страшного и вместе с тем славного змеиного царя. На ее голове была золотая, усыпанная изумрудами и яхонтами корона, и вся она сверкала на солнце, лучи которого отражались в ее чудесной чешуе.
Овчи-Пирим до глубины души возмутился: любви этой красавицы, дочери знаменитого змеиного царя, достоин был славнейший из змеиных витязей, а между тем, ею пользовалась эта отвратительная черная холопка-змея, да еще как цинично, как гадко и грубо!
Недолго думая, Овчи-Пирим прицелился в черную змею и выпустил стрелу; но, о, несчастье, о, горе!.. он промахнулся первый раз в своей жизни, и его стрела оторвала кончик прелестного хвостика царевны, ни сколько не повредив черной змеи, которая моментально уползла и скрылась с глаз.
Дочь царя также скрылась.
Несчастный Овчи-Пирим в отчаянии рвал на себе волосы… Проклиная свою судьбу, он разломал на мелкие кусочки свой лук и стрелы и тут же поклялся навсегда оставить охоту. Но ничего не поделаешь, прошедшего не воротишь, и наш бедный Овчи-Пирим, печальный, расстроенный, поплелся домой.
Он хорошо знал, что даром ему не пройдет оскорбление, невольно нанесенное им дочери царя, и с трепетом ждал, когда его потребуют к ответу.
Недолго пришлось ему ждать. На другой же день, рано утром, вдруг постучались к нему в двери. Овчи-Пирим вышел и содрогнулся от ужаса: перед ним стояли на хвостах страшные крылатые визири и назиры, требуя немедленно явиться к царю.
Овчи-Пирим, словно перед смертью, попрощался с женой и детьми и пошел в сопровождении визирей и назиров, которые всю дорогу шипели и свистели от злости.
Шли они семь дней и семь ночей и, наконец, дошли до подземного золотого дворца змеиного царя. Долго вели несчастного Овчи-Пирима по темным корридорам и, наконец ввели в громадную великолепную комнату, устланную драгоценнейшими персидскими коврами. В середине комнаты стоял трон из слоновой кости с золотой резьбой; на троне сидел сам царь-царей всех змеиных пород всего света, с золотой, усыпанной брильянтами короной на голове; тут же, около трона, стояла его красавица-дочь, с закутанной от стыда головой. Они были окружены палачами, со страшными орудиями казни в лапах.
Как только ввели еле живого Овчи-Пирима, царь обернулся к нему и зашипел:
— Дерзкий инсан! Это ты осмелился поднять руку на царскую дочь! Да знаешь ли ты, что понесешь наказание, какого еще не выдумали даже шейтаны у вас в аду? Как только царь перестал шипеть, палачи хотели кинуться на Овчи-Пирима, но тот бросился на колени и умоляющим голосом начал просить:
— Великий царь-царей всех змеиных пород всего мира! Позволь мне, пока я еще дышу, рассказать тебе все подробности этого несчастного случая.
Царь согласился. При этом царевна покраснела, не зная, куда деться от стыда и от страха перед отцом. Но Овчи-Пирим был хитер и представил царю случившееся в другом свете, всячески ограждая честь царевны:
из его рассказа следовало, будто черная змея пыталась изнасиловать царевну, которая всеми силами сопротивлялась. При этих словах царевна чуть не лишилась чувств от страха за участь своего возлюбленного; все же остальное охотник передал так, как это произошло в действительности.
Когда Овчи-Пирим окончил свой рассказ, страшно было смотреть на разгневанного царя-он ревел, шипел, свистел, весь трясся от гнева и даже почернел. Все в ужасе ждали, чем кончится эта гроза, как вдруг царь закричал, обратившись к своим крылатым визирям и назирам:
— Ступайте и приведите сейчас же всех змей со всего света, и ты, благородный инсан, должен указать мне эту змею, а что с нею сделать, так это уж я знаю.
Крылатые визири и назиры моментально выскочили и, в сопровождении чавушей, начали сзывать весь змеиный народ в царский дворец. А Овчи-Пирима царь поставил у дворцовых ворот, через которые поодиночке должны были входить все змеи.
И вот, через несколько минут, потянулись одна за Другой, все змеи со всего света и, останавливаясь перед Овчи-Пиримом, поодиночке входили в ворота.
Каких только змей не было здесь, каких пород, каких цветов и видов! Были среди них и белые змеи, и красные, и желтые, и синие, были крылатые, и рогатые, и со львиными лапами, и с человеческими головами, и с лошадиными хвостами. Овчи-Пирим задерживал каждую дольше, чем было нужно, чтобы внимательнее их рассмотреть.
Вдруг он увидел, что какая-то темноватая змея, крадучись, хочет незаметно проскользнуть в ворота. Овчи-Пирим тотчас же остановил; ее и, о, радость! -узнал в ней черную змею! А она, оказывается, всю себя обмазала желтой грязью, чтобы не быть узнанной.
По знаку Овчи-Пирима, рогатые сарбазы подняли черную змею на рога и понесли к царю. Царь велел запереть ее в железную тюрьму и грозил своим сарбазам страшным наказанием, если преступница убежит. Обратившись затем к своим визирям, назирам и остальным советникам, царь предложил им придумать наказание для черной змеи и тому, чье придуманное наказание окажется лучше, мучительнее и достойнее, обещал подарить в потомственное владение самую большую провинцию из своего змеиного царства.
Покончив с этим, царь обратился к Овчи-Пириму. — Благороднейший из инсанов! — сказал он.-Так как ты заступился за честь царевны, то я должен отблагодарить тебя так, как подобает мне, царю-царей всех змеиных пород всего мира. Выбирай одно из двух: или я дам тебе столько золота и драгоценных каменьев. что ни один царь инсанов не в состояний будет сравниться с тобой в богатстве или же я плюну тебе в рот, и ты постигнешь змеиную мудрость,-тогда ты будешь понимать и знать все на свете: языки всех животных, всех птиц, всех зверей, шелест листьев, шорох камыша, журчанье воды; словом, ты будешь говорить со всеми, живущими на свете, на их языках.
Овчи-Пирим подумал, подумал и, будучи человеком крайне бескорыстным, согласился на второе и раскрыл рот. Змеиный царь плюнул ему в рот и, одобрив его выбор, все же одарил всевозможными драгоценностями и с честью отпустил его.
Овчи-Пирим, не помня себя от всего им виденного, возвращался по темным корридорам дворца змеиного царя.
Вдруг кто-то осторожно остановил его: он обернулся и увидел красавицу-царевну с оторванным хвостом.
— Бессовестный и злой инсан!-зашипела царевна.- Знаешь ли ты, что сделал со мной? Ты лишил меня моего возлюбленного; как бы он ни был отвратителен и гадок для других, для меня он дороже всех на свете, даже любимого моего отца, а между тем. из-за тебя его завтра казнят. Я его не переживу и лишу себя жизни; ты же, что не мог видеть равнодушно чужое счастье, будь проклят! Отец мой сделал тебя мудрейшим из всех инсанов всего света, я же тебя обрекаю на вечное мученье за эту самую мудрость У тебя,- продолжала со страшною злостью царевна,-будет непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими знаниями; но помни,-если хоть миллионную долю своих знаний ты передашь кому-нибудь другому, или хоть одним словом выдашь свою мудрость, то немедленно, как падаль, будешь съеден волками. Вселяю в тебя также панический страх смерти. Теперь ступай, проклятый мною инсан!
Овчи-Пирим, которого мучили угрызения совести, бросился перед царевной на колени и начал ее умолять:
— Прелестная царевна! Предай меня хоть самой страшной казни, но верь, что я тебе намеренно не делал зла,-все это было стечением несчастных обстоятельств. Поверь, прелестная красавица, что только желая оградить твою честь, я преувеличил вину твоего возлюбленного; я не знал, что он для тебя так дорог. Ведь ты так очаровательна, так хороша, так ослепительно красива, а он? Он не достоин тебя! Но, прости, пожалей меня! Умножь еще свое проклятье! Тогда в своих мучениях я забуду, по крайней мере, что невольно стал причиной твоей гибели.
Растроганная до слез искренним сожалением и раскаяньем Овчи-Пирима, царевна сказала:
— Невольный мой губитель, не мучься из-за меня, я найду средство освободить своего возлюбленного из тюрьмы и скроюсь вместе с ним от отца, я это все устрою! С тебя же снимаю свое проклятие-у тебя больше не будет никакого желания передать кому-либо свою мудрость и….
Вдруг показался в конце корридора один из придворных сарбазов и, царевна, увидев его, моментально скрылась, не успев снять с Овчи-Пирима остальные свои проклятия.
Овчи-Пирим, совершенно ошеломленный последней сценой, вышел из дворца. Шел он семь дней и семь ночей и вернулся домой совсем седым.
Нечего говорить о том, что возвращению Овчи-Пирима несказанно обрадовались его жена, дети и все родные, тем более, что его считали уже умершим.
Прошло много времени. Овчи-Пирим жил почти так же, как и прежде, только на охоту не ходил и стал уж слишком серьезным и задумчивым. Многие его считали даже сумасшедшим:
таким странным казалось его поведение; заржет ли конь, залает ли собака, завоет ли волк, закудахчут ли куры, зашумит ли ветер, он или улыбался, или погружался в глубокую задумчивость.
Жена Овчи-Пирима, которая, конечно, была ему ближе всех остальных, находила, что напротив, ее муж стал что-то уж слишком умен; она несколько раз наблюдала, как он что-то бормочет с их собакой, лошадью; а один раз она заметила даже вот что: их корова во время доения постоянно брыкалась и бодалась. Овчи-Пирим однажды что-то пробормотал ей и она с тех пор стала смирнехонькой и перестала бодаться и брыкаться.
Наконец, сильно бросалось в глаза то обстоятельство, что ничья собака не лаяла на Овчи-Пирима и они как будто его уважали.
Все это невольно поражало и приводило в какое-то недоумение всех знавших его, а тем более его жену. Она воспылала непреодолимым любопытством узнать, что все это значит, и где, наконец, муж ее пропадая те пятнадцать дней, когда его все считали умершим.
Овчи-Пирим же, со своей стороны, стал в высшей степени молчаливым, а главное, очень скрытным; на все попытки жены или родственников выведать у него что-нибудь он отвечал молчанием или отговаривался пустяками.
Однажды Овчи-Пирим отправил свое семейство в гости к родственникам в соседнюю деревню. Беременная его жена и двое детей сидели верхом на кобылице; последняя была тоже беременна и имела еще годовалого жеребенка, который бежал за ней.
Сам же Овчи-Пирим шел пешком возле них, ведя кобылицу под уздцы.
Жеребенок отстал от матери и, заржав, на лошадином языке попросил подождать, чтобы он мог ее догнать. Мать обернулась и, в свою очередь, заржав, ответила ему:
— Ах ты, ленивый мальчишка! Разве ты не видишь, что я, пожилая самка, несу целых пять душ, а ты
мальчик, -не можешь догнать меня!
Услышав этот упрек кобылицы своему жеребенку, Овчи-Пирим улыбнулся. Жена его, которая своими ястребиными глазами вечно следила за каждым взглядом мужа, заметив эту улыбку, уже не вытерпела и спросила, почему он улыбается.
Овчи-Пирим стал отшучиваться, но не тут-то было: с назойливостью навозной мухи, она пристала к нему и требовала, чтобы он непременно сказал ей, почему он улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали.
Решив, что жена кое-о-чем догадывается, Овчи-Пирим объявил, что он никогда этого не скажет; уж лучше пусть она молчит и не задает ему подобных вопросов, если хочет и впредь пользоваться его расположением.
Со стороны Овчи-Пирима было вполне достаточно одного этого неосторожного отказа, чтобы довести любопытство своей жены до той степени, до которой способно дойти любопытство только одних женщин, для которых в таких случаях цель вполне оправдывает средства.
С тех пор Овчи-Пирим не знал уже более покоя от назойливых приставаний жены. И днем, и ночью, и во время обеда, и во время ужина, и даже во время намаза и омовения, она приставала к нему с просьбами, сопровождаемыми то слезами и рыданиями, то упреками и даже угрозой убить его:
— Скажи да скажи, почему ты улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали?
Овчи-Пирим, наконец, объяснил ей, что он станет жертвой волков, если кому-либо скажет об этом; но она и слышать ничего не хотела и вовсе не верила мужу. Она думала, что это лишь предлог, чтобы заставить ее молчать; да наконец, где слыхано, чтобы волки пожирали того, кто выдает свои тайны жене?
Наконец, Овчи-Пириму стало невмоготу; он предпочел лучше умереть, чем жить с такой женой. Решив это, он сказал, что откроет ей свою тайну. Радости ее не было конца, и она с лихорадочным нетерпением торопила мужа объяснить ей, в чем дело. Овчи-Пирим, зная, наверное, что его скоро сожрут волки, занялся приготовлениями к своим поминкам.
У него была любимая собака, которая, узнав о намерении своего хозяина, стала сильно горевать, а петух на дворе со своими многочисленными женами предавался беззаботному веселью и, то-и-дело, любезничал с ними. Такая беззаботность и неуместная веселость петуха сильно оскорбили собаку, и она в сердцах заворчала на него:
Бессовестный эгоист! Разве ты не видишь, что нашему дорогому хозяину недолго осталось жить? Неужели ты не можешь хоть ради этого прискорбного случая воздержаться немного и некоторое время не позволять себе таких непристойностей?
— Тоже, сказала!-ответил ей петух.-Ты видишь, у меня тридцать жен, и я их всех держу в повиновении, •ни одна из них не смеет при мне даже пикнуть, а у него-то, у хозяина нашего? Всего-на-всего одна жена, да и ту он не может держать в повиновении. Вольно же ему быть рабом жены и погибать из-за нее! Стану я за него печалиться и горевать! У тебя дело другое,- у тебя душа холопская, можешь горевать, сколько угодно! -кончил петух и продолжал по-прежнему беззаботно ухаживать за своими женами.
Овчи-Пирим стоял в это время недалеко и слышал весь этот разговор. Здравые суждения петуха, с которыми он не мог не согласиться, произвели на него сильное впечатление. Он стал упрекать себя в слабости; ему было даже стыдно перед петухом, и он твердо решил отказаться от своего обещания и ничего не говорить жене. А та ждала и, как только заметила, что муж медлит, опять пристала к нему. Овчи-Пирим, накинулся на нее и стал избивать, что есть мочи. Долго он бил жену, долго приговаривал:
— Шейтанова дочь! ты все еще хочешь, чтобы я сказал? Убью тебя, но не скажу!
На жену, невидимому, эти беспощадные побои не так действовали, как предполагал Овчи-Пирим, и она
сквозь слезы кричала:
— Пощади, не бей меня! Но скажи все-таки, зачем ты улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали?
Такие побои со стороны Овчи-Пирима повторялись несколько дней; но жена не переставала все эти дни настаивать на своем требовании.
Наконец, Овчи-Пириму надоело бить ее; у него на душе стало гадко и неприятно; тут же, ведь, дети; они плачут, бросаются своими маленькими ручонками защищать мать, называют его жестоким, бессердечным, не зная, конечно, причины этих побоев.
Овчи-Пирим подумал, подумал, наконец, взял да рассказал жене свою тайну.
После этого Овчи-Пирим почувствовал какое-то непреодолимое отвращение к своей жене
Отзывы (0)