Юноша жил подаянием, но никогда не радовался, не благодарил и не крестился, если даже подавали щедро. На портрете одухотворённо смотрел на луч солнца, который надвое рассёк мрачную тучу.
Осмотрев ещё несколько картин, князь вновь подошёл к портрету юноши. Возвышенный образ захватил его.
— Если и меня напишешь не хуже, награда будет достойной.
Пронзительно взглянул художник в красивое лицо князя. И вздрогнул: чуть ли не все пороки прочёл на красивом лице властелина. Твёрдо ответил:
— Нет! Таким я не могу тебя написать!
— Что, и мне для этого надо стать горбатым? – усмехнулся князь.
— Горб юноши – муки и надежда народа. И ты, князь, горбат. Но твой горб – пороки и злодеяния.
Расхохотался князь.
— Нет! Таким я не могу тебя написать! – повторил художник, переведя взгляд на портрет.
— Мануг, ты беден, потому что упрям. А ведь твои дети не хуже других, — и к ногам художника упал тугой кошелёк.
— Кто несёт правду, не бывает богат. Возьми кошелёк, князь, я неважный льстец, — ещё не досказал он, как ворвалась жена – Майрам.
Она схватила кошелёк, прижала к иссохшим грудям и с ненавистью посмотрела на мужа:
— Нет, ты будешь рисовать! В селении нет человека, кому мы не должны. Ради детей прошу, не ради себя. Уступи хоть раз! А не уступишь – не надо! Я сейчас же раздам долги, а ты с князем рассчитывайся сам… — и раздражённо хлопнула дверью.
С омерзением писал князя Мануг. Падала палитра. Ломались кисти. Терпеливо сидел перед ним князь. Почтительными тенями в стороне стояли слуги.
Когда все кисти были переломаны, князь послал слугу за новыми. С другими кистями, не имевшими прошлого, дело пошло не так скованно. Покорными псами лизали они все краски подряд.
Через несколько новолуний князь забрал портрет. После этого посыпались заказы именитых…
Мельничными жерновами закрутились дни, недели, годы, увеличивая доходы и седины художника. И странно: чем меньше работал Мануг, тем больше богател. Заморские мастера выстроили ему дворец. В его конюшне стояли скакуны лучших пород. Жена Мануга тонула в шелках. Дочери блистали драгоценностями. Сыновья небрежно швыряли золотыми. А самого Мануга знатные наперебой приглашали в гости. Молча ездил он на всякие торжества. Молча ел и пил. Не успевал встать из-за одного стола, как его усаживали за другой. И вновь вино, тосты, весёлая музыка, звучавшая для художника погребальным плачем. Никто не догадывался, что Мануг перестал видеть людей такими, какие они есть. Теперь их видел такими, какими они хотели выглядеть. Легкие кисти тянула вниз тяжесть кошельков. Лестью затуманились когда-то пронзительные глаза. Сальными стали руки от жирных шашлыков. С ненавистью смотрел Мануг на жену, толкнувшую его на этот путь. Невзлюбил и детей, которых богатство растило ленивыми и чванливыми. Они сорили деньгами, пахнувшими унижением отца.
А вскоре на людей обрушился мор. Болезнь свирепой тучей носилась по селениям: кто был силён – ослаб, кто был слаб – погиб. Люди вспомнили Бога и поспешили в храмы. Начали резать скот во имя всемогущего. А тщедушный Ованес не заболел. Не слегли ещё несколько чабанов. Задумался гончар: почему бы? Догадавшись, собрал всех, кто ещё мог ходить. Привёл на горные луга, где искал для своих кувшинов новые формы. Сказал измученным людям старик:
— Если небо бессильно, сами спасём себя. Чабаны здесь пасли овец – не слегли. Я рвал эти травы – не заболел. Целебны они! Давайте соберём травы. Будем поить соком слабых и больных. Поднявшиеся на ноги пусть спасают других.
Долго боролись за жизнь
35
Отзывы (0)