"Не могу отказать тебе, Мария, - отвечал он, смягчивши голос, - мне сладко тебя утешить. Согласен, еще на месяц остаюсь в этих местах; но, Мария, - тут устремил он на нее подозрительный взгляд, - ты худо отвечаешь на страстную мою любовь: горе тебе, если не одна привязанность к матери, подругам и отчизне удерживает тебя в этом месте". Он удалился. Мария посмотрела на меня и не сказала ни слова: мы обе вздохнули.
Прошло еще две недели - самые печальные для бедной Марии.
Она старалась удалить от себя воспоминания об Усладе, но всякую минуту против воли своей думала: "Он скоро возвратится, он придет отдать мне свою душу, исполненный сладкой надежды, исполненный прежней любви, а я..." Она томилась в тоске и слезах и не могла утаить ни тоски, ни слез своих от Рогдая; он видел ее печаль - но он молчал, и грозные взоры его час от часу становились мрачнее; страшная ревность свирепствовала в его сердце. "Мария, - говорил он иногда, устремив на нее пристальное око, - душа твоя неспокойна, совесть тебя обличает: взоры мои тебе ужасны. Мария, восклицал он иногда громозвучным голосом, от, которого несчастная цепенела, - я люблю тебя страстно...
но горе, если ты меня обманула!"
Наконец наступило время твоего возвращения, и бедная Мария совсем потеряла спокойствие. Увы! она боялась ужасного Рогдая, боялась твоего милого присутствия, боялась собственного своего сердца: малейший шорох заставлял её содрогаться. Она не хотела, она страшилась тебя увидеть; но, Услад, несмотря на то, как будто ожидая тебя, не отходила она от окна своей светлицы, по целым часам просиживала на берегу Москвы, устремив неподвижные взоры на противную сторону реки, туда, где видима соломенная кровля твоей хижины. В одно утро - это случилось на другой день после твоей встречи с пастухом нашего села - навещаю ее, нахожу одну, печальную по-прежнему, на берегу Москвы, на том же самом месте, на которое приходила она и вчера, и всякий день; сказываю, что тебя видели накануне; что ты, узнавши о ее замужестве, не захотел войти в деревню; что ты удалился неизвестно куда. Мария заплакала. "Ангел-хранитель, сопутствуй ему, сказала она, - пусть будет он счастлив; пускай, если может, забудет Марию". Она устремила глаза на небо. Мы стояли тогда на самом том месте, где волны образуют мелкий залив; разливаясь по светлым камешкам, с тихим плесканием - одна волна прикатилась почти к самым ногам Марии рассыпалась - что-то оставила на песке - я наклоняюсь - вижу пучок увядших ландышей, перевязанных волосами, - подымаю его, показываю Марии: боже мой, какие слова изобразят ее у"сас! Казалось, что грозное привидение представилось ее взору, волосы поднялись на голове ее дыбом, затрепетала, побледнела. "Это мои волосы, - воскликнула она. - Услада нет на свете: он бросился в реку". Она упала к ногам моим без памяти. В эту минуту показался Рогдай:
подходит, видит бесчувственную Марию, поднимает ее; смотрит с недоумением ей в лицо: QHO покрыто было бледностию-смерти; снимает с головы шишак, велит мне зачерпнуть в него воды и орошает ею голову Марии, которая, как увядшая роза, наклонена была на правое плечо. - Цесколько минут старались мы привести ее в чувство; наконец Мария отворила глаза но глаза ее были мутны; она посмотрела на Рогдая - и не узнала его. "Ах!
Услад, - сказала она умирающим голосом, - я любила тебя более жизни; последние радости, последние надежды, простите!" Как описать то действие, которое произвели слова ее на душе грозного Рогдая? Лицо его побагровело, глаза его засверкали, как уголья; он страшно заскрежетал зубами. "Услад, воскликнул он, задыхаясь от бешенства, - кто Услад? Что ты сказала, несчастная?"
Но Мария была как помешанная; она не чувствовала, что Рогдай стоял перед нею; с судорожным движением прижимала она его руку к сердцу и говорила: "На что мне жить? Я любила его, более моей жизни: все кончилось!" Рогдай затрепетал; в исступлении обхватил он ее одною рукой поперек тела и помчал, как дикий волк свою добычу, на высоту горы, к ужасному своему терему.
Я хотела за ними последовать. "Прочь!" - заревел он охриплым голосом, блеснув на меня зверскими глазами, - ноги мои подкосились. С той поры, Услад, ни разу не видала я нашей Марии...
Ввечеру прихожу, опять к горе, смотрю на-высокий терем - все было в нем тихо, как будто в могиле, - светлица Марии казалась пустою - я долго прислушивалась - но все молчало - ничто, кроме трепетания волн и шороха дубравных листьев, не доходило до моего слуха - кровь леденела в моих жилах. "Боже мой, - думала я, - что сделали они с тобою, несчастная Мария?" Три дни сряду приходила я к терему: то же молчание, та же пустота. "Куда девалась Мария? Где витязь Рогдай?" - спрашивали наши поселяне. Один из них осмелился войти в самый терем; но он не нашел ни витязя, ни Марии, ни служителей Рогдаевых: повсюду царствовала пустота, стены были голы, все утвари домашние исчезли - казалось, что никогда нога человеческая не заходила в эту обитель молчания. Увы! Услад, с того времени мы ничего не знаем об участи твоей Марии. Никто из поселян не смеет приближаться к Рогдаеву терему. Горе заблудившемуся пешеходцу, который отважится зайти в него полуночною порою! Божие проклятие постигло этот вертеп злодейств, говорит наш сельский священник. Мы смотрим на него из-за реки, содрогаемся и молим небесного царя, чтобы он успокоил душу Марии. Бедная мать ее умерла с печали:
мне суждено было от бога заступить при ней место дочери; я посадила на могиле ее шипбвник и молодую липу. Услад, кто знает?
может быть, она уже встретилась теперь на том свете с своею Мариею.
Ольга перестала говорить; Услад не,мог отвечать ей ни слова.
Несчастный сидел, потупив голову, закрыв руками лицо, - состояние души его было ужасно; несколько минут продолжалось печальное безмолвие. Услад посмотрел на Мариину подругу:
она плакала, он поцеловал ее в щеку.
- Милая. Ольга, - сказал он, - возвратись к своей матери; конечно, беспокоит ее теперь долговременное твое отсутствие; оставь меня, я никогда не сойду с этой горы: она должна быть моим гробом. Бог с тобою, добросердечная Ольга; будь счастлива; скажи в деревне, что бедный Услад жив, что он возвратился, что он умрет на том самом месте, где мучилась и погибла его несчастная Мария.
Они поцеловались опять. Ольга переправилась на другой берег источника; Услад пошел по излучистой тропинке на высоту торы, к ужасному терему.
Полночь была уже близко - полная луна, достигшая вершины неба, сияла почти над самою головою Услада. Он приближается к терему; входит в широкие ворота, растворенные настежь, - они скрипели и хлопали; входит на двор все пусто и тихо. Дорога от ворот до крыльца, окруженного высокими перилами, покрыта крапивою, полынькки репейником. Услад с трудом передвигает ноги, наконец вступает на крыльцо, идет к двери... Дикая лисица, испуганная приходом человеческим, давно не возмущавшим сего пустынного места, бросилась в высокую траву, сверкнув на него глазами; филин, пробужденный шорохом, встрепенулся, захлопал крыльями, полетел на кровлю и завыл... Услад почувствовал робость и начал осматриваться
127
Отзывы (0)