Я качаю свою детку

Гризельда казалась такой уверенной, что справится со всем этим, что миссис Гринтоп ничего не оставалось, как пробормотать:
— Хорошо, я поговорю с мужем.
Она действительно поговорила с мужем, и всё устроилось так, как и хотели Гризельда и ее прабабушка. Мистер Гринтоп уступал им дом с садом за то, чтобы Гризельда каждый день помогала им управляться с детьми. А два пенса за школу она зарабатывала, провожая в школу младших учеников, которые жили за милю и дальше от школы. Она взялась заходить за ними и отводить их в школу по утрам. С садом была бы беда, но тут в дело вмешался весь Переулок. Всем Переулком присматривали не только за бабушкой, пока не было Гризельды, но и за пчелами, и за цыплятами; всем Переулком снабжали ее семенами, один посадил, другой прополол, а третий собрал для нее хворост. Соседки обобрали для нее черную смородину и малину на варенье, и мозговой горошек. Со всего Переулка все время несли то одно, то другое из одежды. В общем, Гризельда и прабабушка справлялись, а поскольку они продолжали жить вместе, они были совершенно счастливы.
Когда ей уже было почти одиннадцать, Гризельда Кёфью заболела. Однажды утром она встала с постели, чувствуя, что ей страшно не по себе, но ничего не сказала об этом бабушке. Она разожгла огонь, поставила воду для чая, вышла во двор и покормила цыплят, поговорила с пчелами и набрала миску картофеля на обед. Потом вернулась в комнату, ошпарила чайник, заварила чай и поставила его на выступ в камине напариваться. После этого она подняла прабабушку, одела ее, причесала остатки ее тонких белоснежных волос и подала ей завтрак.
— Ты не хочешь ничего поесть, Гриззи? — спросила прабабушка, кроша хлеб в чашку.
Гризельда помотала головой, отхлебнула глоток горячего чая и почувствовала себя чуть получше. Прабабушка Кёфью не обратила особого внимания, потому что Гризельда часто говорила, что не хочет утром есть за завтраком, но обычно это было потому, что и одному-то было мало, не то что двоим. Перед тем, как уйти из дома, Гризельда усадила прабабушку на самом солнышке под окном, поставила перед ней кастрюлю с картошкой, миску воды и дала хороший острый ножик.
— Ты бы мне так помогла, бабуля, если бы почистила картошку, — сказала она.
— Почищу-почищу, — сказала Прабабушка Кёфью. — А когда Эбенезер Вильсон пойдет мимо, я его позову, и он поставит кастрюлю на огонь.
— Как хорошо ты мне помогаешь, — сказала Гризельда. — Я посажу к тебе Беллу, чтобы тебе не было скучно, и оставлю вам два мятных леденца, каждой по одному. Ты смотри, не отдавай Белле оба!
— Уж она такая жадная, она захочет оба, — сказала Прабабушка Кёфью, водя острыми глазками с Гризельды на Арабеллу. — Ты, может, оставишь три леденца, и она улыбнулась своей милой жадной улыбкой.
— Ей станет только плохо от них, — сказала Гризельда, и как же ей плохо было самой, но она храбро сдерживала дурноту. Она посадила Беллу на подоконник, но Белла тут же кувырнулась носом в колени.
— Сдается мне, ей уже плохо, — сказала Прабабушка Кёфью, начиная скоблить картошку. — На худой конец, съем-ка я леденцы сама, чтобы поберечь ей желудок.
Гризельда потянулась за книжкой, чтобы подложить Белле под спинку. У Прабабушки Кёфью было всего две книжки на свете: Библия, из которой Гризельда читала по воскресеньям, и еще одна, из которой она никогда не читала, потому что книга была старой-престарой, с диковинной печатью и плохим правописанием. Но она годилась на то, чтобы подложить под сломанную ножку стула или, как сейчас, сделать подпорку для Беллы. С книжкой за спиной Белла сидела на подоконнике, совсем как живая.
— Вот так-то лучше, — сказала Гризельда, чувствуя, что ее прабабушка не совсем одна, пока у нее есть Белла, с кем можно поговорить. — Прощаемся до обеда, бабуля.
Но простились они на более долгий срок. Когда Гризельда с трудом доплелась за милю, чтобы зайти за одним из младших учеников, то упала прямо на пороге его дома, где на нее и наткнулась мама малыша.
— Бог ты мой, Гризельда Кёфью, да ты же совсем больная! — воскликнула мама малыша. — Как пит дать, ты подхватила тиф! У Гризельды действительно оказался тиф, и ее умчали в больницу, она не знала и не ведала, как. Она получила болезнь в тяжелой, еще и возвратной форме, и на поправку пошла не скоро. В первый же раз, как только у нее прояснилось в голове, она спросила:
— А как моя бабуля?
— Да ты не беспокойся за свою прабабушку, — сказала симпатичная сиделка, которая ухаживала за Гризельдой, — ее устроили, можешь не сомневаться.
Что и сделали — в конце концов Прабабушку Кёфью забрали в Приют для престарелых.
Через три месяца, когда Гризельду выписали из больницы, бледную, худую и коротко стриженую, миссис Гринтоп прислала за ней собственный экипаж. Гризельда едва справлялась с радостным смятением, когда лошади подвозили ее все ближе и ближе к деревне. Правды она не знала и надеялась, что через минуту-другую схватит свою бабулю в объятия. Велико же было разочарование, когда лошади проехали мимо ее Переулка и пустились дальше к каменным воротам усадьбы сквайра.
— Прошу вас, прошу, — закричала Гризельда, вставая коленками на сидение и колотя в широкую спину кучера кулачками, как в дверь, которую она хотела открыть. Кучер оглянулся через плечо и сказал:
— Все в порядке, малышка, тебя ждут в Хозяйском Доме пить чай с маленькими господами.
Гризельда откинулась на сидение