Маугли

Скажи, ты всё ещё хочешь оставить его у себя?
– Хочу ли? – произнесла она. – Он – бесшёрстый, голодный, пришёл ночью, совсем один, а между тем не боялся. Смотри: он оттолкнул одного из моих детей! Этот хромой злодей убил бы его и убежал в Венгунга; к нам пришли бы люди и в отместку разрушили бы все наши логовища. Оставляю ли я его у себя? Ну, конечно. Лежи, лежи, лягушечка, о ты, Маугли… Да, да, я назову тебя Маугли – лягушка… и когда-нибудь ты будешь охотиться на Шер Хана, как он охотился на тебя.
– Но что-то скажет наша стая? – протянул Отец Волк.
Закон Джунглей очень ясно говорит, что каждый вновь женившийся волк может отделиться от своей стаи; однако едва его волчата вырастут настолько, чтобы хорошо держаться на ногах, он обязан привести их и представить Совету стаи, который обыкновенно собирается в полнолуние; это делается для того, чтобы остальные волки узнали их. После такого осмотра волчата имеют право бегать куда им угодно и пока они не поймают первого оленя. Для волка, убившего одного из них, нет оправданий. Убийцу наказывают смертью. Подумав хорошенько, вы увидите, что это справедливо.
Отец Волк выждал, чтобы его волчата научились бегать, наконец, в день собрания стаи, взял с собой их, Маугли, Волчицу Мать и отправился к Скале Совета; так называлась вершина холма, вся покрытая большими валунами и камнями, посреди которых могло спрятаться около сотни волков. Акела, большой серый волк-одиночка, благодаря своей силе и хитрости вожак стаи, во всю свою длину растянулся на камне, ниже сидели сорок или больше волков, всех оттенков шерсти – начиная с ветеранов с окраской барсука, которые могли одни вступать в борьбу с диким буйволом, до юных чёрных трехгодовиков, воображавших, будто такая борьба им по силам. Вот уже целый год Одинокий Волк водил стаю. В дни своей юности Акела два раза попадался в капканы; раз его избили и бросили, считая мёртвым, – поэтому он знал обычаи и уловки людей. Мало было разговоров. Волчата возились и кувыркались в центре кольца, которое составляли их матери и отцы; время от времени один из старших волков спокойно подходил к какому-нибудь волчонку, внимательно осматривал его и, бесшумно ступая, возвращался на прежнее место. Иногда та или другая волчица выталкивала носом своего детёныша в полосу лунного света, желая, чтобы его непременно заметили. Акела же со своей скалы восклицал:
 – Вы знаете Закон, вы знаете Закон! Хорошенько смотрите, о волки!
И протяжный тревожный вой матерей подхватывал:
– Смотрите, хорошенько смотрите, о волки!
Наконец, – и в эту минуту на шее Ракши поднялась высокая щетина – Отец Волк вытолкнул Маугли-лягушку, как они назвали мальчика, на самую середину открытого пространства, и он уселся там и стал со смехом играть камешками, блестевшими при лунном свете.
Акела не поднял головы, продолжая монотонно выкрикивать:
– Смотрите хорошенько!
Из-за скалы послышалось глухое рыканье – голос Шер Хана. Тигр кричал:
– Детёныш – мой. Отдайте его мне. Зачем Свободному Народу детёныш человека?
Акела даже ухом не шевельнул. Он только протянул:
– Смотрите хорошенько, о волки. Разве Свободному Народу есть дело до чьих-либо заявлений, кроме постановлений Свободного Народа? Хорошенько смотрите.
Послышались тихие, недовольные, ворчащие голоса; один молодой волк, которому шёл четвёртый год, бросил Акеле вопрос тигра:
– Что делать Свободному Народу с детёнышем человека?
Надо заметить, что в силу постановлений Закона Джунглей, в случае споров относительно права вступления какого-нибудь детёныша в стаю, за его принятие должны высказаться, по крайней мере, двое из стаи, но не его отец или мать.
– Кто за этого детёныша? – спросил Акела. – Кто из Свободного Народа высказывается за его вступление в стаю?
Ответа не было, и Волчица Мать приготовилась к бою, который, она знала, будет для неё последним.
Тогда Балу, не принадлежавший к роду волков, но которого допускают в Совет стаи, старый Балу, сонный бурый медведь, преподающий волчатам Закон Джунглей, имеющий право расхаживать повсюду, потому что он ест только орехи, коренья и мёд, поднялся на задние лапы и проревел:
– Человеческий детёныш?.. Человеческий детёныш? Я высказываюсь за него. В нём нет ничего дурного. Я не обладаю даром слова, но говорю правду. Пусть он бегает вместе со стаей; примите его вместе с остальными. Я буду учить его!
– Нам нужен ещё голос, – сказал Акела. – Балу высказался, а ведь он учитель наших молодых волков. Кто, кроме Балу, подаст голос за человеческого детёныша?
Стройная тень скользнула в кольцо волков. Это была Багира, чёрная пантера, вся чёрная, как чернила, но с пятнами, видными как водяные клейма при известном освещении. Все знали Багиру и все боялись становиться ей поперёк дороги, потому что она была хитра, как Табаки, мужественна, как дикий буйвол, неудержима, как раненый слон. Тем не менее, её голос звучал мягко, точно звук падающих с дерева капель дикого мёда, а её шерсть была нежнее лебяжьего пуха.
 – О Акела, и ты, Свободный Народ, – промурлыкала она: – я не имею права голоса в ваших собраниях, но Закон Джунглей говорит, что в случае сомнений, возникших относительно нового детёныша, сомнений, не касающихся охоты, его жизнь можно купить за известную цену. И Закон не определяет, кто может и кто не может заплатить за сохранение его жизни. Правильно ли я говорю?
– Правильно, правильно, – ответили вечно голодные молодые волки. – Слушайте Багиру. Детёныша можно купить за известную цену. Так говорит Закон.
– Я знаю, что не имею здесь права голоса, а потому прошу у вас позволения говорить.
– Говори, – послышалось двадцать голосов.
– Позорно убить безволосого детёныша. Кроме того, он может вам пригодиться, когда вырастет. Балу говорил в его пользу, а если вы согласитесь принять человеческого детёныша, я к словам Балу прибавлю только что убитого мной молодого и очень жирного быка, который лежит меньше чем в полумиле отсюда. Трудно ли принять решение?
Поднялся гул голосов, звучало:
– Стоит ли рассуждать? Он умрёт от зимних дождей; солнце сожжёт его! Какой вред может принести нам безволосая лягушка? Пусть себе бегает со стаей. А где бык, Багира? Примем детёныша!
И всё закончил глубокий лающий голос Акелы:
– Смотрите хорошенько, смотрите хорошенько, о волки!
Внимание Маугли по-прежнему привлекали камешки; он даже не замечал, что волки один за другим подходили и осматривали его. Наконец, все спустились к убитому быку; на Скале Совета остались только Акела, Багира, Балу, волки усыновители Маугли, а в темноте всё ещё раздавалось ворчание Шер Хана, который сердился, что ему не отдали мальчика.
– Да, да, реви хорошенько себе в усы, – сказала Багира, – придёт время, когда человеческий детёныш заставит твой голос звучать другим образом. Это будет так, или я ничего не знаю о людях.
– Вы хорошо сделали! – сказал Акела. – Люди и их щенята очень умны. Со временем он сделается нашим помощником.
– Конечно, он сделается твоим помощником в тяжёлую минуту; ведь никто не может надеяться вечно водить стаю, – заметила Багира.
Акела ничего не сказал. Он думал о времени, наступающем для каждого вожака, когда его силы уходят и он всё слабеет и слабеет, пока, наконец, стая не убивает его и не является новый вожак, которого в свою очередь тоже убьют.
 – Уведи его, – сказал Акела Отцу Волку, – и воспитай его в правилах Свободного Народа.
Таким-то образом Маугли был введён в сионийскую волчью стаю, благодаря внесённой за него плате и доброму слову Балу.
 
Теперь вам придётся перескочить через десять или одиннадцать лет и самим угадать, какую удивительную жизнь Маугли вёл среди волков, потому что, если бы описать её, это наполнило бы множество книг. Он рос вместе с волчатами, хотя, понятно, они сделались взрослыми волками, когда он ещё оставался ребёнком. Отец Волк учил его ремеслу и говорил обо всём, что находится и что происходит в джунглях; наконец, каждый шелест в траве, каждое лёгкое дыхание жаркого ночного воздуха, каждое гуканье совы над его головой, легчайший скрип когтей летучей мыши, опустившейся на дерево, каждый плеск прыгающей в крошечных озерках рыбы, всё для мальчика стало так же важно и понятно, как конторская работа для дельца. Когда Маугли не учился, он сидел на солнце, спал, ел и опять спал; когда он чувствовал себя грязным или когда ему бывало жарко, он плавал в естественных лесных прудах; когда ему хотелось мёду (Балу сказал мальчику, что мёд и орехи так же вкусны, как и сырое мясо), он взбирался за ним на деревья. Подниматься на высокие стволы его научила Багира. Лёжа на высокой ветке, пантера кричала: «Сюда, Маленький Братец», и в первое время Маугли прижимался к сукам, точно ленивец, но со временем стал перекидываться с одной ветки на другую, почти со смелостью серой обезьяны. Во время собраний стаи он занимал указанное ему место на Скале Совета и в это время открыл, что когда ему случалось пристально смотреть на какого-нибудь волка, тот невольно опускал глаза. Узнав это, Маугли стал в виде забавы впиваться взглядом в глаза волков. Иногда он вынимал длинные шипы, засевшие между пальцами его друзей, потому что волки страшно страдают от шипов и колючек, попавших в их кожу. По ночам мальчик спускался с горного откоса к возделанным полям и с большим любопытством смотрел на поселян в их хижинах, однако не доверял людям, так как Багира однажды показала ему до того хитро спрятанный в заросли ящик с падающей дверцей, что он чуть не попал в него