Елена прекрасная

Когда она получила этот шелк, взяла, вырезала его на мелкие куски и выкинула эти куски за окно:
— Ветры буйные, сделайте батюшку рубаху, без единого шва, чтобы не стыдно ему было надеть ее при гостях.
И вдруг, не прошло несколько минут, и рубашечка была готова: скатана, накрахмалена.
Она взяла ее, завернула и села на свое место. Невестки Эти побежали от нее домой. Ну, и тоже все сделали так же: разрезали шелк на мелкие части и выбросили за окно, сами стали ожидать, когда будет готово, тоже эти слова сказали:
— Ветры буйные, сошейте батюшку рубашечку!
Сколько они ни ждали — ничего у них не вышло. Вот они и говорят своим мужьям:
— Ну, мужья, у нас ничего не вышло. Бежите скорей на рынок, купите какие ни на есть самые лучшие рубахи, чтобы нести отцу.
Те, конечно, собрались и отправились на рынок. И из самых лучших магазинов купили самые лучшие шелковые рубахи. Принесли домой. Тут же кряду собрались, надо было итти к отцу, к девяти часам. И Иван тоже это знал, что надо итти. И вдруг Иван приходит к своей старушке и говорит:
— Ну, что у тебя есть сделано?
А сам поворачивает голову на другую сторону, даже на нее и не глядит.
Она отвечает:
— Вот у меня, Иванушко, тут есть полотенце — завернута батюшку рубаха, буде понравится, так подари, пусть не осудит, уж какая есть.
И так все три брата приходят к отцу.
Вот сразу, когда они только явились, отец спросил старшего сына:
— Но-ко, Василий, покажи-ка, что у тебя жена за рукодельница есть?
Сейчас Василий вынимает рубаху и полагает на стол. Когда он посмотрел рубашечку, потряс ее и говорит:
— Ого, таких рубашечек на рынке можно сколько угодно купить. Плохая твоя жена рукодельница. Такие рубашки, бывает, что в праздники лакеи наши носят, и даже конюхи. Но-ко, ты, Федор, покажи своей жены ремесло, что она за рукодельница?
Когда он посмотрел тоже рубаху, и развернул:
— А, просто, как будто из одной фабрики все шло. Наверное, обе рубахи из одного магазина.
Потом подошел царь к младшему сыну и говорит:
— ну, Ванюша, покажи теперь ты своей старушки рукоделье, я с ней спрашивать много не буду, какую уж она сделала — на то и буду мириться.
Иван подает ему сверток и говорит:
— Посмотрите, батюшко, я сам не смотрел, а она сказала, что пусть батюшко не осудит — какая есть.
Теперь батюшко развернул рубашку и говорит:
— Ну, посмотрите, какая это рубашка. Нет ни одного шва, она как будто живая. За эту рубашку, Иванушко, надо бы тебе и твоей жене-рукодельнице отдать царство, но уж не знаю, только что она старая, дак! Вот так рубашка! Вот уж не стыдно такую и при гостях надеть. Теперь батюшко и говорит своим сыновьям:
— Вот что, сынки, принесите мне завтра каждый по хлебу, и по этой стряпне я узнаю, как ваши жены будут вас кормить.
И с тема словами братья разошлись. Старшие братья пришли и говорят:
— Ну, жены, батюшко не похвалил вашего рукоделья, а похвалил только рубашку, которую шила Иванова старушка. Очень хорошая у ней сошита рубашка. А теперь батюшко приказал испечь по хлебу — для гостей ему надо. Ну, старайтесь, мы принесем вам муки.
Тогда Иван тоже приходит к своей старушке. Сел на стул и повесил голову. Молчит. Вот она подошла к нему и говорит:
— Что, Иван-царевич, невесел, что буйну голову повесил, или батюшку не понравилась рубашка, или он дал какой новый заказ? Я постараюсь и, может быть, как-нибудь сделаю. Он говорит ей:
— За рубашечку-то он не хулил, даже спасибо сказал и похвалил тебя. Но теперь он велел испекчи по хлебу. А где тебе это сделать, как у тебя руки трясутся, и на саму-то глядеть страшно.
— Ну, так слушай, Иванушко, уж не пожалей ты фунтов десять муки принести мне. Я какой-нибудь хлеб сделаю. Уж какой будет, такой и ладно.
Ну, он принес ей муки, а сам ушел, чтобы не глядели глаза.
И вот она сейчас, конечно, муку растворила, тесто выходило.
Она стопила печь, а в это время прибегают невестки смотреть, как она будет печь. Когда печь истопилась, она угли разграбила все по печи, выливает это тесто на угли, закрывает печь и держит его в печи два часа. (Раньше, видно, тоже по часам пекли-то!) Вот прошло два часа. Она открыла печь, и пошел сразу аромат по всей избе, так что духом кормит. Потом вытянула. И такой вышел хлеб румяный да пышный, что как картина. Ну, невестки убежали домой. Сейчас же стопили в ту же минуту печи, уголья по печи разграбили, вылили это тесто на уголья и закрыли печи заслоном (только немножко не угадали, не с той сходили!). Вот прошло два часа; как скрыли печи, а там одни угли: ни хлеба, ни теста, оказались одни угли.
И вдруг приходят ихни мужья.
Когда пришли и спросили:
— Ну, как, жены, готовы ли хлебы?
— Нет, у нас ничего не вышло, все сгорело. Надо купить на рынке, так что уже время вышло, нам теперь не справить.
Вот братья и пошли на рынок, а Иван без заботы, никуда не ходит. Вот они сбегали на рынок и купили самых дорогих изюмных хлебов. Принесли домой, а жены завернули эти хлебы в скатерётки, и братья понесли отцу.
Иван видит, что время итти, приходит к старушке:
— Ну, что, если изготовила — дай, я понесу, уж время итти.
Она приносит скатерть, завернула хлеб и говорит:
— На, Иванушко, неси. Понравится ли, нет батюшку, а я лучше печь не умею.
Иван пошел вслед за братьями. Вот когда они пришли, царь спросил старшего сына:
— Ну-ко, покажи изделье твоей жены, чем она будет тебя кормить?
Он сейчас подает хлеб. Он развернул его и посмотрел, и сам говорит:
— Дак у нас этакие хлебы в праздники лакеи и конюхи едят. Ну-ко, ты, Федор, покажи. Тот развернул скатеретку.
— На, батюшко, смотри.
— Так все равно, с одной фабрики или с одного рынку взяли. Ну-ко, ты, Иванушко, покажи, у тебя жена старая, тут уж взыскивать не буду. Иван развернул скатеретку.
— На, батюшко, смотри, я не смотрел сам. А она просила строго не взыскивать.
Когда батюшко развернул скатеретку, то понесся аромат по всем комнатам.
И сказал батюшко:
— Вот так хлеб, любо гостям подать: кусочек съешь — другой с ума не пойдет; а уж другой съешь — третий боле захочется. — Потом еще сказал: — Ну, сын, была бы твоя жена помоложе, тебе бы престол отдал за ейное рукоделье, ну, только уж стара она очень, так пока я ничего не скажу, а вот приходите завтра все трое со женками, пусть они принесут мне по ковру своей работы