А ее надо найти, во что бы то ни стало найти!
Потом Еве-Лотте пришлось рассказать, как она обнаружила Грена. Она говорила теперь очень тихо и время от времени проглатывала комок в горле. А ее папа опустил голову, чтобы не видеть горестных глаз дочери. Впрочем, теперь, наверное, уже недолго осталось. У комиссара было еще лишь несколько вопросов.
Ева-Лотта уверяла, что преступник не мог быть жителем их городка, иначе она бы его узнала. И теперь комиссар спросил ее:
— А ты узнаешь его, если увидишь опять?
— Да, — тихо сказала Ева-Лотта. — Я бы его узнала из тысячи других.
— А раньше ты его никогда не видала?
— Нет. — И, поколебавшись, добавила: — То есть да… отчасти.
Комиссар выпучил глаза. Еще один сюрприз!
— Как это «отчасти»?
— Я только брюки его видала, — пояснила Ева-Лотта неохотно.
— Объясни, пожалуйста, понятнее.
Ева-Лотта поежилась в замешательстве.
— Это обязательно? — спросила она.
— Ты же прекрасно знаешь, что обязательно. Так где же висели его брюки?
— Они не висели. Они торчали из-под штор. А в них был убийца.
Комиссар быстро схватил оставшуюся булочку. Он почувствовал, что настал момент подкрепиться. А еще он подумал, что Ева-Лотта, пожалуй, не такая уж дельная, как ему показалось. Не фантазирует ли она?
— Итак, — сказал он, — брюки убийцы торчали из-под штор. Чьих штор?
— Грена, чьих же еще?
— А ты-то где была?
— На лестнице снаружи. Мы с Калле лезли по ней. В десять часов вечера в понедельник.
У комиссара не было детей, и сейчас он благодарил бога за это.
— Да что же вы делали на лестнице Грена в понедельник вечером?!
Тут он вспомнил тайну, в которую его только что посвятили, и добавил:
— А, понимаю! Вы гонялись за каким-нибудь другим Мумриком, да?
Ева-Лотта взглянула на него почти презрительно.
— Что ж, по-вашему. Великие Мумрики на деревьях, что ли, растут? На свете есть только один Мумрик, во веки веков, аминь!
И Ева-Лотта рассказала о ночном переходе через крышу Грена. Бедный булочник озабоченно качал головой. А еще говорят, что девочек иметь спокойнее!
— Откуда же ты знала, что это брюки убийцы?
— А я не знала. Если б я знала, я б его арестовала.
— Но ты же сказала…— возразил раздраженно комиссар.
— Да нет, я уже потом сообразила. Ведь это были такие же темно-зеленые габардиновые брюки, как те, которые я встретила на тропинке.
— Это могло быть случайностью. Не надо делать поспешных выводов.
— А я и не делаю. Я же слышала, как они там в комнате шумели из-за векселей, и тот, в брюках, сказал: «Мы встретимся в среду на обычном месте! Захвати все мои векселя!» Так сколько же зеленых брюк Грен может встретить за одну несчастную среду?
Комиссар был убежден, что Ева-Лотта права. Теперь все ясно: мотивы, место, время. Дело стало лишь за одним — поймать преступника.
Комиссар поднялся и потрепал Еву-Лотту по щеке.
— Большое спасибо, — сказал он. — Ты умница. Ты даже не понимаешь, как ты нам помогла. А теперь забудь обо всем!
— Постараюсь! — обещала Ева-Лотта.
Комиссар повернулся к Бьорку.
— Теперь нужно только отыскать этого Калле, чтобы он подтвердил показания Евы-Лотты. Где его можно найти?
— Здесь, — раздался спокойный голос с балкона над верандой, и удивленный комиссар, подняв глаза, увидел над перилами две головы — одну светлую, другую темную.
Рыцари Белой розы не оставляют товарища в трудные минуты полицейских допросов и других испытаний. Как и булочник, Калле и Андерс хотели присутствовать на допросе. Но предпочли, на всякий случай, разрешения не спрашивать.
10
Все газеты страны поместили на первых страницах сообщение об убийстве и много писали о показаниях Евы-Лотты. Правда, они не упоминали ее имени, зато очень много говорили о «наблюдательном тринадцатилетнем ребенке», который «держался молодцом» и сообщил полиции «необычайно ценные сведения».
Местная газетка оказалась менее сдержанной в отношении имен. Ведь в городке абсолютно все знали, что «наблюдательный тринадцатилетний ребенок» — не кто иной, как Ева-Лотта Лисандер, и редактор не видел причины, почему не написать об этом в газете. Такой великолепной темы у него давно уже не было, и он выжал из нее все, что мог. В длинной и слащавой статье он писал, что «прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей так беззаботно, словно совсем забыла то, что ей пришлось пережить в среду в обдуваемых ветрами Прериях».
И редактор в упоении продолжал: «Да где же еще могла она забыть, где еще могла почувствовать себя в безопасности, как не здесь, у папы и мамы, в хорошо знакомой среде детства, где запах свежеиспеченного хлеба из папиной пекарни как бы служит залогом того, что есть еще мир покоя и уюта, которого не могут поколебать никакие вторжения из мира преступлений».
Редактору очень нравилось такое начало. Дальше он распространялся о том, какая Ева-Лота умница и какое исчерпывающее описание убийцы она дала. Правда, он не писал прямо «убийца», а «человек, который, как предполагают, владеет разгадкой тайны». Он привел также слова Евы-Лотты, что она узнает этого человека, если встретится с ним еще раз, и особо подчеркнул, что маленькая Ева-Лотта Лисандер, возможно, в конце концов окажется тем орудием, которое приведет бесчеловечного преступника к заслуженному наказанию.
И, таким образом, он написал как раз все то, что не следовало писать.
Полицейский Бьорк был очень встревожен, когда подал еще пахнущую краской газету комиссару. Тот прочел статью и взревел:
— Написать такое — да это же возмутительно! Безобразие, да и только!
Еще более крепкие выражение употребил булочник, примчавшись немного погодя в редакцию. От ярости у него жилы вздулись на висках, и он хлопнул кулаком по столу перед носом у редактора.
— Ты что, не понимаешь, что это преступление? — воскликнул он. — Неужели не соображаешь, что это может быть опасно для моей дочки?
Нет, редактор об этом не подумал.
— А почему опасно?
— Не строй ты из себя большего дурака, чем ты есть. Дальше уж некуда! — сказал булочник, и он был несомненно прав. — Как ты не понимаешь, что человек, убивший один раз, запросто может убить еще раз, если сочтет это необходимым. А ты любезно сообщил ему фамилию и адрес Евы-Лотты. Надо уж было заодно и телефон дать, чтобы он заранее позвонил и назначил время.
Ева-Лотта тоже считала, что статья возмутительная, по крайней мере некоторые места.
Вместе с Андерсом и Калле она сидела на чердаке и читала газету.
— «Прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей», — и как только разрешают такие глупости писать в газетах!
Калле взял у нее газету, прочел все от начала до конца и озабоченно покачал головой. Уж настолько-то он разбирался в этих делах, чтобы понять, каким безумием было написать такую статью. Но вслух он ничего не сказал.
Впрочем, редактор был прав, когда писал, что Ева-Лотта как будто забыла о своих ужасных переживаниях. Конечно, она продолжала чувствовать себя старой, почти пятнадцатилетней, но, к счастью, Ева-Лотта обладала даром юности забывать неприятное чуть ли не на следующий день
990
Отзывы (0)