Пеппи Длинныйчулок

Глупость, да и только! А скоро еще выдумают кондитерские магазины без пирожных и конфет. Но уж этого-то я не допущу. Что ж, если здесь чудес ждать не приходится – придется нам самим делать чудеса.
   И Пеппи издала такой оглушительный крик, что учительница заткнула уши, а несколько девочек не на шутку испугались.
   – Давайте играть в чудовище! – крикнул Томми и от радости захлопал в ладоши. – Пеппи будет чудовищем!
   Все нашли, что это прекрасная мысль. «Чудовище» тут же спряталось в пещере, потому что чудовища живут в пещерах, а ребята прыгали вокруг и дразнили его:
   – Чудовище, разозлись! Чудовище, покажись! И тогда «чудовище» вылезало из своей пещеры и гналось за ребятами, которые разбегались во все стороны. Тех, кого «чудовище» ловило, оно уводило в пещеру, чтобы сварить себе на обед. Но когда «чудовище» снова принималось охотиться, пленники удирали и взбирались на огромные валуны, хотя это было и нелегко, ведь держаться приходилось за маленькие уступы, и всякий раз казалось, что некуда поставить ногу. Удирать так было немного страшно, но все считали, что никогда еще они так интересно не играли. А учительница тем временем лежала на траве, читала книгу и только изредка поглядывала на ребят.
    – В жизни еще не видела такого дикого чудовища, – сказала она сама себе.
   И, наверное, она была права. «Чудовище» прыгало и скакало, схватив всякий раз не меньше трех-четырех ребят, взваливало их себе на спину и тащило в пещеру. А иногда оно с дикими воплями взбиралось на высоченную сосну и прыгало там с ветки на ветку, словно обезьяна; потом вдруг оно вскакивало на лошадь и гналось за стайкой ребят, которые пытались укрыться за деревьями; лошадь скакала галопом, «чудовище» наклонялось, на скаку хватало детей, сажало их перед собой и мчалось с быстротой ветра назад к пещере с криком:
   – Сейчас я сварю из вас обед!
   Все это было так увлекательно и весело, что дети ни за что не хотели кончать игру. Но вдруг воцарилась тишина, и, когда Томми и Анника подбежали, чтобы посмотреть, в чем дело, они увидели, что «чудовище» сидит на камне и печально рассматривает что-то лежащее у него на руках.
   – Глядите, он умер, совсем умер, – пробормотало «чудовище».
   На ладони «чудовища» лежал мертвый птенчик. Видно, он выпал из гнезда и разбился насмерть.
   – Ой, как жалко! – воскликнула Анника. «Чудовище» кивнуло.
   – Не плачь, Пеппи, – сказал Томми.
   – Я плачу? Да ты что, рехнулся? – возмутилась Пеппи. – Я никогда не плачу.
   – А глаза у тебя красные, – не унимался Томми.
   – Красные? – задумчиво сказала Пеппи и взяла у господина Нильсона зеркальце. – Да разве это красные?! Сразу видно, что ты не был в Батавии. Там живет один старик с такими красными глазами, что полиция запрещает ему выходить на улицу.
   – Почему? – удивился Томми.
   – Потому что когда он выходит на перекресток, все движение останавливается, его принимают за светофор. А ты говоришь, у меня красные глаза. Нет, как ты мог подумать, что я плачу из-за какого-то птенца!
   – Чудовище, разозлись, чудовище, покажись! – вопили ребята, удивленные тем, что «чудовище» так долго не показывается.
   «Чудовище» осторожно взяло птенчика и положило на мох.
   – Как бы я хотела тебя оживить, – сказало «чудовище» и горько вздохнуло, а потом, издав дикий рев, кинулось догонять ребят.
    – Вот сейчас я вас поймаю и сварю из вас обед! – кричало «чудовище».
   А ребята, визжа от восторга, кинулись в кусты.
   В этом классе была одна девочка, звали ее Улла, которая жила совсем близко от этого леса. Мама Уллы разрешила ей пригласить к себе после прогулки учительницу, и всех ребят, и Пеппи, конечно, тоже. Она приготовила для всех в саду фруктовый сок и холодный компот. Когда дети вдоволь наигрались в «чудовище», когда им надоело пускать лодочки из коры в больших лужах и прыгать с высоких валунов, Улла решила, что пора вести всех к себе, чтобы там отдохнуть и выпить сока и холодного компота. Учительница тоже успела прочесть свою книгу и считала, что настало время идти к Улле. Она собрала ребят, и все вышли из лесу.
   На дороге им повстречалась лошадь, запряженная в телегу с мешками, уложенными в несколько рядов. Мешки, видно, были очень тяжелые, а лошадь была старая и измученная. И тут, как на грех, колесо угодило в выбоину. Возница, которого звали Блумстерлунд, страшно разозлился. Он считал, что во всем виновата лошадь, схватил кнут и стал со всего маху стегать ее по спине. Лошадь рванулась, напряглась. Видно было, что она из последних сил пытается вытянуть телегу, но безуспешно. Блумстерлунд ярился все больше и больше и хлестал все больнее и больнее. Когда учительница это увидела, она вышла из себя от негодования и жалости.
   – Не смей бить это бедное животное! – крикнула она Блумстерлунду.
   Блумстерлунд так удивился, что кнут на секунду застыл у него в руках. Потом он сплюнул и сказал:
   – А ты не суй нос, куда не просят. А то, чего доброго, я и тебя протяну этим кнутом.
   Он снова сплюнул и пуще прежнего принялся хлестать лошадь. Несчастное животное дрожало мелкой дрожью. Вдруг от группы детей отделилась маленькая фигурка. Это была, конечно, Пеппи. Нос у нее побелел – верный признак того, что она очень сердится, Томми и Анника это отлично знали. Она бросилась прямо на Блумстерлунда, обхватила его руками и стала подкидывать в воздух, она ловила его на лету и снова кидала – три раза, четыре раза, пять, шесть раз… Блумстерлунд не мог понять, что с ним происходит.
   – Караул! Помогите! – вопил он, полумертвый от страха. В последний раз она его не поймала, и он грузно плюхнулся на дорогу. Кнут у него, конечно, давно выпал из рук.
    Пеппи стояла над ним, упершись руками в бока.
   – Ты больше никогда не будешь бить лошадь! – строго сказала она. – Никогда! Понятно? Помню, как-то раз в Капстаде мне тоже повстречался парень, который бил лошадь. Он был одет в новенькую красивую форму, и я сказала ему, что если он еще хоть раз ударит свою лошадь, я его так вздую, что его форма превратится в лохмотья. И подумай, неделю спустя я снова его встречаю, и он снова у меня на глазах бьет лошадь. Небось, до сих пор жалеет о своей форме.
   Блумстерлунд, растерянный, сидел посреди дороги, не в силах подняться.
   – Куда ты везешь эти мешки? – спросила Пеппи.
   Блумстерлунд испуганно показал на дом, до которого было уже не очень далеко.
   – К себе. Я там живу, – объяснил он. Тогда Пеппи распрягла лошадь, которая все еще дрожала от усталости и страха.
   – Успокойся, бедняжка, – ласково сказала Пеппи, обращаясь к лошади. – Сейчас все образуется.
   С этими словами Пеппи подняла лошадь и понесла ее на конюшню. Видно, таким оборотом дела лошадь была удивлена не меньше, чем Блумстерлунд.
   Ребята и учительница стояли на дороге и ждали возвращения Пеппи. И Блумстерлунд стоял – он никак не мог понять, что к чему, и в смущении почесывал затылок